Новости

Продолжаем знакомиться с победителями "Большой книги".

Майя Кучерская: «Лесков был страстным человеком»

Интервью: Маргарита Кобеляцкая, "Читаем вместе", январь-февраль 2021 г.

Кучерская М.А. Лесков: Прозёванный гений. М.: Молодая гвардия. 2021. – 624 с.

Исполнилось 190 лет со дня рождения Н.С.Лескова. Названный Львом Толстым писателем будущего, самый недооцененный русский классик XIX столетия и человек-скандал прокладывал свой путь в стороне от исхоженных дорог русской словесности. Книга в серии ЖЗЛ Майи Кучерской, написанная на грани документальной и художественной прозы, созвучна произведениям ее героя — непревзойденного рассказчика, очеркиста, писателя, очарованного странника русской литературы.

— Майя, как у вас родилась идея написать большую ЖЗЛ-овскую книгу о Н.С.Лескове, это ваш любимый писатель?

— Редакция предложила – я по легкомыслию своему немедленно согласилась, хотя в тот момент знала о Лескове примерно ничего. Правда я уже написала сборник «Современный патерик» и раз пятьдесят ответила на вопрос, ориентировалась ли я в своих коротких историях о батюшках и мирянях на Лескова, на его «Мелочи архиерейской жизни» и другие тексты о духовенстве. И ответ этот был твердое и безоговорочное «нет». Я не ориентировалась, я на тот момент Лескова знала в пределах школьной хрестоматии.

— Пришлось отодвинуть какие-то собственные замыслы или эта работа была не в ущерб творчеству?

— Подождите-подождите. Это и было творчество! Писать биографию писателя, тем более такого сложного, многогранного, свободного, это творчество. И это намного сложнее, чем сочинять роман. Ты же должен быть точен – в деталях, именах, датах. Ничего не перепутать, ни в чем не ошибиться. Не говоря уж о том, что в нарушение всех литературных приличий, примерно четверть моей книги о Лескове – художественный текст. Это – роман о молодом Лескове, который потом плавно перетекает в нон-фикшн, а потом иногда вновь заглядывает в гости к художественной прозе. Да-да, мы не ищем легких путей. Однако очень долго другие замыслы, а не наоборот, все отодвигали и отодвигали Николая Семеновича на периферию, пока он не рассердился и не засверкал на меня глазами.

Майя, доколе? Жгучий, пронзительный взгляд! Я дрогнула и взялась наконец за труд о нем.

— Нынешние студенты читают Лескова, он входит в число их любимых писателей? А школьники? Его произведения есть в школьной программе, но он все время немного выпадает из господствующей идеологии, вам так не кажется?

— Совершенно справедливо, он выпадает из всех господствующих идеологий. В эпоху, когда революционеры входили в силу, революционеров едко высмеивал, когда духовенство казалось живым анахронизмом, только о нем и писал… Все время не в тренде, все время поперек. Удивительно, но сегодня мало что изменилось. В школьной программе от Лескова один сказ «Левша», и для школьников он диковинный и непонятный автор, коверкающий язык. Студенты-филологи Лескова читают по необходимости, но для них он тоже слишком прихотлив, для них его тексты как древнерусская рукопись – буквы знакомые, отдельные слова тоже, а вместе ничего не понятно. Хотя у него есть и совсем простые рассказы, очень ясные, прозрачные по синтаксису, легкие по языку, «Чертогон», «Человек на часах», «Жемчужное ожерелье», но до них после «Левши» мало у кого доходят руки.

— Лесков не был оценен не только при жизни, но и после его смерти признание пришло далеко не сразу. В конце 1890-х – начале 1920-х годов происходило настоящее открытие этого писателя. Почему именно в Серебряном веке обратили внимание на Лескова?

— Потому что в Серебряном веке поэты, особенно поэты, конечно, начали вслушиваться в музыку речи – это, в первую очередь, символисты. Начали вглядываться в корни и внутреннюю форму слова, как Хлебников и футуристы. Лесков, по словам Северянина, «очарованный странник катакомб языка». Их всех, авторов начала ХХ века, тоже завораживали блуждания по этим катакомбах. Кто-то, как например, Зощенко или Замятин, просто испытали влияние Лескова, а кого-то проза Лескова сформировала. Скажем, Ремизов без Лескова был бы совершенно иным.

— Лесков долгих десять лет тянул лямку делопроизводителя, параллельно посещая лекции в Киевском университете. Потом он три года работал в фирме мужа сестры, англичанина, много ездил. Это был отличный опыт и знакомство с жизнью для будущего писателя.

— Да, и опыт несопоставимый. Если на одну чашу весов положить одиннадцать лет службы Лескова в казенных учреждениях, а на другую три года работы коммерческим агентом в компании англичанина Шкотта, перевесят три года. С огромным преимуществом. Потому что работая у Шкотта, Лесков должен был ездить по всей России. Дурные русские дороги, постоялые дворы, метельные вечера с длинными беседами набившихся в избу людей – чего он только не наслушался, не насмотрелся. Скольких разных людей повидал. Потом все эти разговоры, встречи, впечатления впитаются в его тексты. «Очарованный странник», в который все вместилось, и заволжские степи, пахнущие овцой, и Нижний Новгород с его крупной торговлей, и «азиатская ярмарка» в Пензе, и дорожные беседы – появился, кажется, как раз благодаря путешествиям Лескова по Российской империи в качестве контрагента.

— Вы посетили много мест, связанных не только с самим писателем, но и с его предками. Вам много дали эти поездки для написания книги? Какие самые яркие впечатления вы вынесли из этих поездок, что вас поразило?

— Очень много. Было интересно побывать и в Киеве, и в Пензе, и в родовом селе Лесковых Лески в Брянской области, и, конечно, в Орле. Важно было походить по тем же улицам, заглянуть в Киево-Печерскую Лавру, в которой со времен Лескова не так много изменилось, пройтись по Андреевскому спуску и взглянуть на Днепр. Да и в том самом Райском, где располагалась контора Шкотта, любопытно было побывать. И в Лесках, конечно. Поразило меня то, что в свое время, это было в середине ХХ века, когда Министерство культуры предлагало открыть в Лесках музей в честь писателя, помочь с ресурсами, финансами, местное начальство отказалось наотрез. Мол, сам писатель в Лесках никогда не был! Но музеи бывают разные. И музеи памяти не менее ценны, чем дома-музеи. Что же мы имеем сегодня? Село стоит. В центре обломки той самой церкви Казанской Божей Матери, в которой служил когда-то дед писателя, и прислуживал отец. Как и многие деревни и села, Лески постепенно пустеют, хотя некоторая жизнь там есть. Жаль школа закрылась и даже рейсовый автобус до села больше не доходит… Но в этой вот двухэтажной, кирпичной школе мог бы расположиться замечательный музей имени Лесковых. Энтузиасты этого дела есть! Осталось сделать последнее усилие. В этом селе служил не только дед, но и прадед и прапрадед писателя, вообще Лесковых в Брянской области было множество.

— Дом-музей Лескова в Орле сейчас на реставрации? Он откроется к юбилею писателя? Вы туда поедете и будете принимать участие в юбилейных торжествах?

— Вроде бы музей уже открылся, только из-за карантина посетителей он может принять немного. Очень надеюсь, что торжества в честь 190-летия Лескова состоятся и что порадоваться выходу книги о Лескове нам удастся с сотрудниками музея и орловцами вместе, лично.

— На какие книги в серии ЖЗЛ вы ориентировались, какие книги из этой серии (о писателях, например) вы любите?

— С детства люблю «Лунина» Натана Эйдельмана, с юности биографию Павла Первого, написанную замечательным филологом Алексеем Песковым, а еще, конечно, «Бориса Пастернака» Дмитрия Быкова, «Алексея Толстого» Алексея Варламова, «Иосифа Бродского» Льва Лосева. Из вышедших не так давно – «Некрасова» Михаила Макеева, «Добролюбова» Алексея Вдовина, одного из самых талантливых филологов своего поколения.

— Знаменитый сказ Лескова, стилизация народной речи – в его время это было популярным явлением? Этот стиль формировался под влиянием «Словаря великорусского языка» В.И.Даля или непосредственно народной речи?

— Думаю, в первую очередь под влиянием Гоголя. Это Гоголь его сформировал. Он любил его, очень, жаль никогда подробно об этом не рассказал, но оговорки остались. И проза лесковская, особенно, конечно, ранняя, духом Гоголя проникнута – ведь стилизация народной речи особенно звонко впервые в русской литературе прозвучала именно в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Но и Даля Лесков, конечно, тоже читал. И его «Словарь». Хотя дело не только в Дале, 1860-е было временем, когда литература открывала эту Атлантиду для себя – красоту народной поэзии и богатство устной народной речи – ее задор, хулиганство и точность, когда не в бровь, а в глаз.

— Мало кто так хорошо знал Россию, как Лесков. Хотя тут глупо устраивать соревнование, но Тургенев, Лесков, Толстой, Чехов смотрят на Россию под разным углом зрения. Кто кроме Гоголя из писателей-современников ближе к Лескову?

— Лесков высоко ценил Тургенева, в своей «Автобиографической записке» он даже признался, что прочитав «Записки охотника» «весь задрожал» от представленной там правды и «сразу понял, что называется искусством». А вместе с тем именно к Тургеневу он, кажется, относился ревниво. Земляк, орловский. Лесков вырос в Орле, имение Тургеневых, Спасское-Лутовиново, было расположено в тех же краях, под Мценском. На роман «Дым» Лесков обиделся, счел, что это текст антирусский, но все равно большим писателем его считал. Перед Толстым Лесков так просто преклонялся, писал о нем всегда в превосходных тонах, хотя далеко не во всем с ним соглашался. Сам инициировал знакомство, и Толстой принял его в доме в Хамовниках. И после встречи написал: «Был Лесков. Какой и умный и оригинальный человек!..» После этого они начали общаться уже регулярно, хотя равенства в этих отношениях не было, Лесков благоговел, Толстой допускал до себя, но с интересом к Лескову. Их сближало отношение к литературе как к амвону,

площадке для проповеди добра, Лесков к концу жизни тоже к этому склонялся. Но все равно до такой степени как Толстой моралистом в литературе не стал. Он приятельствовал с Гончаровым и даже с Чеховым, который годился ему в сыновья. И это Чехов оставил о Лескове лучший из афоризмов, сказав, что Лесков похож на «изящного француза и попа-расстригу». Точнее не скажешь! Молоденький Чехов прозрел в нем и обостренное эстетическое чувство, и поповское начало, любовь к церковной культуре, и дессидентский дух отторжения государственного православия (потому и «расстрига»).

— Его отношения с женщинами, детьми многое могут сказать о нем как о писателе? Или человек Лесков и Лесков-писатель – это две разные и несоприкасающиеся ипостаси его личности?

— Лесков был страстным человеком. Как известно, первую свою жену он ужасно щипал, сына Андрея изредка, но бил, воспитаннице Варе, которую сам же очень хотел растить, тоже разок-другой, а врезал, в общем, вел себя как абьюзер и деспот. В середине 19 века это было более привычно, чем в 21-м, но все равно смотрелось не очень. В своих публицистических статьях и прозе он был врагом телесных наказаний. В жизни сдержать себя не мог. Но знаете, эту же страсть вижу и в любви его к несчастным своим соотечественникам, прихотливой словесной игре, до которой был он такой охотник, веселому анекдоту, к краскам, поздние его повести, особенно легенды такие многоцветные…

— Кого в ХХ веке и современной русской литературе можно считать последователем Лескова? На кого его творчество оказало наибольшее влияние?

— Мне бы очень хотелось выстроить здесь красивый ряд имен… Но после Алексея Ремизова, после орнаменталистов, о которых я отчасти сказала, авторов начала ХХ века, Замятина, Зощенко, Олеши, наступает пустота. И в чем печаль моя главная, как преподавателя писательского ремесла и в нашей литературной магистерской программе в Вышке, и в creative writing school – все тянутся к сюжету, к увлекательности, забывая о том, что главный инструмент писателя – язык, слова, словесная разноцветная ткань. У кого, как не у Лескова, учиться ее ткать. Из современных авторов стилистов раз-два и все. Хотя бы назовуимена тех, кто пишет и стилистически ярко – Марина Степнова, Татьяна Толстая, Евгений Чижов, Ксения Букша, Алла Горбунова.

— А на вас лично Лесков повлиял?

— Да! У меня появился новый родственник. Однажды в Брянском архиве, где я искала упоминания о его предках, одна женщина спросила вдруг меня: «Вы тоже родственников ищете?» Архивы ведь заполнены сейчас людьми, разыскивающими своих родных в старых метриках, составляющих родословные. Я ответила той женщине сразу же: «Да, конечно, конечно, родственника!». За годы, которые я провела с ним вместе, думала о нем, восстанавливала подробности его жизни, Лесков действительно стал мне родным.

Читаем вместе