Новости

ПО СИЛЕ И БЛАГОДАТИ БОЖИЕЙ: Памяти великих русских миссионеров XIX века

В ноябре 2022 г. в Синодальной библиотеке проходила выставка книг, посвящённых памяти двух выдающихся русских миссионеров – свт. Иннокентия (Вениаминова), Апостола Аляски и Сибири [225 лет со дня рождения] и преп. Макария (Глухарёва), Апостола Алтая [175 лет со дня кончины]. Оба достигли в проповеди христианства величайших успехов, оба канонизированы – и оба были в деле миссионерства, по сути, самоучками. Известный просветитель, миссионер и востоковед Н.И. Ильминский так высказался о них: «По силе и благодати Божией, явились нерукотворно, т.е. без человеческой миссионерско-научной и искусственной подготовки и выправки, два миссионерских огня в Сибири: Иннокентий и Макарий Глухарёв». Миссионерство – дело великое, и особенно замечательны те, которые проходят его не по готовым уже канонам, а сами формируют таковые; однако, следует отметить, что их деятельность (особенно последнего) выходила за рамки собственно миссионерской деятельности. Постараемся показать некоторые особенности их, так или иначе отражённые в данной выставке.

I

Свт. Иннокентий (Иван Евсеевич Попов-Вениаминов, 1797-1879) пришёл к миссионерству не сразу. Вначале – учёба в духовной школе, медленное восхождение по ступеням священства и, вместе с тем, подмечаемая способность юноши чуть ли не ко всему, что может послужить человеку [впоследствии ему очень пригодятся все ремесленные навыки и основательное знакомство с механикой, приобретённые в юности]. А также склонность к изучению и главное – к систематизации языков. И, как следствие, назначение священника о. Иоанна миссионером в 1824 году в тогда ещё русскую Аляску. А там – огромного размаха деятельность, буквально везде и во всём: в изучении и систематизации местных языков, в составлении по ним грамматик, в изобретении (буквально!) своих видов письменности для этих языков; проповедь слова Божия – и забота о жизни индейцев... Да, ещё в 1804 году Св. Синод принял Указ, согласно которому священникам предписывалось убеждать свою паству к принятию прививок. Но, во-первых, далеко не все иереи так уж усердствовали в выполнении сего решения, а, во-вторых, миссионеру, которому надлежало ещё и входить в доверие к своей не столько настоящей, сколько будущей пастве, да ещё и занятому тьмой других дел, взваливать на себя эту обязанность было нелегко. Но он принялся и за это – и стал целителем не только душ, но и тел. Здесь и сказалась уникальная его способность – делать множество благих дел, воистину «по силе и благодати Божией», даваемой стремящемуся выполнить своё призвание свыше.

Со временем он столкнулся с необходимостью утвердить некоторые свои наработки – а именно, переводы священных книг на те языки, письменность которых он и изобрёл, и установил их правила. В итоге – в 1838 году он отъезжает в С.-Петербург, в 1839-м становится протоиереем, в 1840-м, по смерти супруги, постригается – и становится сперва архимандритом, а затем вскоре и епископом Камчатским, Курильским и Алеутским – с огромным размером территории, коей управляет с прежним усердием. Занимается буквально всем – от грамматик языков составляющих его епархию племён – до… до даже починки барометров (уникальная и нужнейшая для того времени и тех мест вещь!), от подбора и поучений священникам до помощи Н. Муравьёву-Амурскому в 1858 году (уже в сане архиепископа) в делах установления и уточнения границы с Китаем…

В итоге оказывается, что такой человек нужен, что называется, в центре. И в 1867 году он вызывается в С.-Петербург для присутствия в Св. Синоде, а с 1868 года и до самой кончины – до 1879 года он служит митрополитом Московским на месте и, хочется сказать, – вместо знаменитого Филарета…

Таков его путь – и его труды, отражённые в материалах данной выставки.

II

Преподобный Макарий, просветитель Алтайский, в миру – Глухарёв Михаил Яковлевич (1792-1847) прожил непростую жизнь. Уже с ранних лет он проявил себя не только как усердный учащийся, знающий многие языки, но и как весьма инициативный деятель, не ищущий проторенных путей – и потому – sapienti sat – подвергался многим и тяжёлым испытаниям. Желающие могут найти его биографию в интернете во многих трудах. С 1829-30 гг. преп. Макарий вступил на свой миссионерский путь – был назначен миссионером в Тобольскую епархию, где и создал Алтайскую духовную миссию. Его труды на этом поприще достаточно широко известны, и на выставке есть немало книг, о том свидетельствующих. Но мы хотели бы остановиться на некоторых примечательных сторонах его деятельности, не всегда достаточно освещаемых, а порой и едва упоминаемых. Так, например, при всей своей способности к языкам, он пришёл к выводу, что для всевозможных «инородцев» (используем термин того времени) нужны проповедь и поучение не только на своих наречиях, но по преимуществу на объединяющем всё и вся в Империи русском языке, тем паче что на Алтае хватало и старообрядцев.

Одним из побочных результатов такого направления была попытка возрождения кантов – религиозных небогослужебных песнопений на 3-4 голоса, бывших популярными в русском обществе XVIII века, но сошедших на нет ко второй трети века XIX. Это случилось ещё и потому, что старые тексты кантов часто представляли собой довольно неуклюжие переложения т.н. виршевым стихом (порой с изрядным количеством полонизмов) отдельных песнопений двунадесятых праздников. В эпоху младенчества русской поэзии это ещё могло восприниматься – но после Ломоносова и Державина (не говоря уже о Пушкине) выглядело безнадёжно архаично. Преп. Макарий составил множество новых текстов в популярном тогда стиле «второго барокко». При этом он старался использовать и другие источники – о чём будет сказано ниже.

Собрания текстов песнопений в сборнике «Первая лепта» были изданы уже под конец земной жизни архим. Макария (1-е изд. – 1846, 2-е – 1847 г., уже посмертное). Увы, ноты были помещены только во втором издании и только для шести песнопений в фактуре «голос с аккомпанементом», а порой и «клавир с надписанными словами». Тем более интересно то, что в одном из примеров был дан духовный стих «Плач Иосифа Прекрасного» [«Кому повем печаль мою»], распространённый у старообрядцев. Это была первая его фольклорная запись, сделанная, несомненно, с голоса преп. Макария – или, по крайней мере, по его указанию. Надо сказать, что составитель переложения для фортепиано не утерпел – и в целях гармонической «правильности» всё-таки повысил VII ступень в миноре, создав вводный тон, нетипичный как для старообрядческого пения, так и для русского фольклора в целом (что, впрочем, вполне объяснимо для того времени, когда знаменитый директор Придворной капеллы А.Ф. Львов в угоду сей «правильности» вводил VII повышенную даже в уставные напевы, обрабатывая их для пения четырёхголосным хором). Тем не менее, это переложение нужно считать уникальным – как первый опыт гармонизации; оно приведено в данном материале как пример 1:

В дальнейшем эти сборники («Лепта») издавались уже в 1880 – 90-е годы, стараниями преемника преп. Макария на миссионерском поприще – тоже Макария (Невского) [свт.], причём с нотными партитурами к каждому духовному стиху. Библиотека располагает одним таким сборником, выставленным здесь, где из-за трудностей нотопечатания в провинции голоса были переданы при помощи т.н. цифровой системы Шеве. В нём присутствует и этот духовный стих («Лепта», 4-е изд., Бийск, 1890, с. 49-50) – и надо сказать, что здесь мелодия, изложенная одноголосно, выглядит более «фольклорно». В примере 2 нами дана сводка напевов этого стиха, принадлежащих приблизительно к одному виду, типичному для старообрядческих крюковых сборников – стиховников. Все мелодии сведены в ре-минор – тональность, наиболее отвечающую крюковым напевам. Под номером I приведена запись из сборника 1847 года; II – из представленного на выставке бийского сборника; III – из рукописи, написанной где-то вскоре после 1818 года – крюкового стиховника отдела рукописей Российской государственной библиотеки (РГБ), ф.17 № 267, л.187 об.-188; IV – из такого же типа рукописи начала XIX века, РГБ, ф.17 № 989, л.128 (переводы с крюков на ноты выполнены автором данного материала) и V – из фольклорной записи 1979 года, сделанной Археографической экспедицией МГУ у старообрядцев Верхокамья и приведённой в сборнике «Русские письменные и устные традиции и духовная культура», М., 1982, с.302, № 31 (указатель записи – с.278) – транспонирована из ля-минора в ре-минор:

Итак, как мы видим, это – варианты одного и того же напева. Но первой записью из этого круга, сделанной не в практически неизвестных вне старообрядческого мира рукописных сборниках, а в пятилинейной нотации да ещё и снабжённой аккомпанементом, является именно запись явно с голоса – или, может, хотя бы с указания – самого Макария. Более ранних фольклорных записей этого стиха, вводящих его в собственно профессиональную музыкальную среду, не имеется. Следовательно, о. Макарий в этом случае выступил ещё и как уникальный фольклорист – чего нельзя не отметить…

Выше было уже сказано, что в поисках новых духовных текстов отец Макарий обращался порой к самым необычным источникам. Так, в самых ранних видах «Лепты» помещено известное латинское песнопение «Dies irae» («День гнева»), переведённое им ради его художественных достоинств и распетое им же на свой, а не на католический уставный напев. Думается, такие примеры показывают как широту мышления, так и необычность подхода преп. Макария к такой художественной проповеди.

В итоге – попытка увенчалась успехом, пусть поначалу и не очень заметным. В русский быт стали снова, пусть и на скромном уровне, входить духовные многоголосно распетые стихи. Позднейшие издания «Лепты» (одно из коих и представлено на выставке) были тому свидетельством. На какое-то время и в каких-то кругах кант был воскрешён – что и засвидетельствовал, в частности, видный музыковед Н.Ф. Финдейзен в первом томе своих «Очерков по истории русской музыкальной культуры» (посмертное изд., М.-Л., 1928; кстати, там же была упомянута и «Лепта»). Разумеется, относить хотя бы большую долю такого возрождения на счёт именно действий архим. Макария было бы, мягко говоря, пережимом; к концу XIX – началу XX веков было предпринято множество усилий в этом направлении, как непосредственно церковными кругами, так и отдельными инициативными личностями. Появлялось немалое количество кантовых изданий, вроде, например, «Гродненского богогласника», где на манер канта была распета известная стихотворная молитва Лермонтова «В минуту жизни трудную». И всё же в этом большом движении старания преп. Макария и его последователей сыграли свою роль. Кант укрепился – да так, что и революция не смогла его уничтожить. Более того, уже в советское время сложился как бы чин дополнительного, «мирского» отпевания – цикл песен кантового склада, поющихся уже за поминальным столом («А вы дайте-ка мне волю», «На всех солнце светит» и т.п.). Такова была мощь традиции, к возрождению которой приложил свои силы и преп. Макарий.

К концу 1830-х годов его миссионерство фактически завершилось – а вскоре завершилось и формально. Проповедуя и устно, и письменно на русском языке, он не мог не прийти заново к мысли, с давних пор им владевшей – о необходимости перевода всего Священного Писания на русский язык. Однако, в связи с нахлынувшими на Россию в то время различными западными мистическими течениями, любые радикальные изменения в богослужебном строе и в отношении к Св. Писанию представлялись высшим властям трудными и опасными: русская филологическая, лингвистическая библеистика была ещё в зачатке, и переводчикам приходилось поэтому, как правило, ориентироваться на немецкие и другие европейские неправославные работы. Это прекрасно понимали многие архиереи, выступавшие за охранительные тенденции, противостоящие новым, а также неправославным течениям и влияниям… В тех условиях энергичные действия архим. Макария в выбранном им направлении не могли не вызвать гнева и ответных действий властей как духовных, так и светских, и часто приводили его к прямой борьбе за слово Божие. Его называли «романтическим миссионером» или «безумным фанатиком», а он самозабвенно, безбоязненно опережая время, старался пересилить господствовавшую тогда тенденцию: подчас, уподобившись пророкам из переводимого им Писания, объяснял он потрясения, испытываемые Россией, следствием остановки дела перевода Библии на русский язык – и где? – даже во всеподданнейшем письме императору Николаю I. Немудрено, что за своё ревностное дерзновение он подвергался наказаниям… Так, Св. Синод отдельным указом разъяснил архим. Макарию, что он дерзко «преступает пределы своего звания и своих обязанностей»: было определено подвергнуть его «молитвенной епитимии» при епархиальном доме епископа Томского. В течение 40 дней совершая в Томске ежедневно Божественную литургию и работая в богатой епархиальной библиотеке, о. Макарий принял наказание «за милость Божию и был очень доволен епитимиею». В послужном списке Макария отмечено так: «В конце 1841 и в начале 1842 года проходил… сорокадневную очистительную епитимию, по случаю представления правительству мыслей и желаний своих в рассуждении полной Библии на российском языке в переводе с оригиналов».

Таким образом, стараниям о. Макария как переводчика – и переводчика высокопрофессионального – по большей части при всей многотрудной жизни его было суждено оставаться втуне; они сыграют свою роль потом – через десятилетия после окончания его земного пути, уже в эпоху реформ императора Александра II. На выставке представлены опыты перевода Священного Писания, сделанные самим преподобным Макарием, а также литература с изложением непростой судьбы как этих книг, так и их переводчика.

Конец земной жизни после своего прошения об увольнении из миссии [по причине ухудшившегося здоровья] славный просветитель Алтая доживал уже в провинции, будучи назначен настоятелем монастыря в г. Болхов Орловской губернии. Сразу по приезде в этот уездный город во время беседы с его городским главой отец Макарий не без горечи понял, что и здесь русские люди знают о Св. Писании подчас не более алтайских кочевников, поэтому духовное просвещение горожан придётся начинать с азов.

Уже совершенно больной, он налаживает богослужение в монастыре, ведёт беседы, организует для детей монастырскую школу. Высокая любовь, которой он научился, отдавая всего себя служению алтайским народам, и благодать, явно ему сопутствовавшая, тут же привлекли к нему массу людей – они шли к нему толпами. Между тем, в Болхове он с упорством продолжает заниматься переводом – благо это ещё и помогало ему просвещать проповедями паству. В дальнейшем он мечтал дожить свою жизнь в Иерусалиме, в пещере св. Иеронима – и там довершить перевод Писания на русский язык. Подготовил он и издание сборника своих кантов – «Лепту» – сперва только в текстовом виде (изд. 1846 г.), а затем и с избранными напевами (1847); но этого последнего преп. Макарий уже не успел увидеть, отойдя ко Господу в мае того же года. Однако, его труды – в особенности по переводу Писания – пережили его, дав доброе семя: в этом можно убедиться, глядя представленные на выставке книги.