Новости

Чем отличается историческая теология от других ее видов? Об этой непростой, но значимой для богословской науки и богословской школы теме беседуем с доктором теологии, профессором Петром Борисовичем Михайловым.

 

В октябре 2024 года Петр Борисович, профессор кафедры систематического богословия и патрологии ПСТГУ, защитил докторскую диссертацию «Историческая теология как направление научных исследований: история, теория, метод».

 

– Петр Борисович, еще раз поздравляем Вас с защитой и начнем с формулировок: чем историческая теология отличается от теологии истории?

 

– Этот вопрос требует комплексного ответа. Историческая теология и теология истории весьма близки, но все же не одно и то же. В своей диссертации я как раз пытаюсь разграничать эти области и для этого вначале использую схему, заимствованную у коллег-литургистов: она предполагает различие между теологиями первого и второго порядка.

 

Первая теология (или просто богословие) имеет дело с непосредственными задачами Церкви – проповедь, а также отражение и выражение мистического опыта. Теология второго порядка – это научный дискурс, который занимается изучением первой теологии.

 

Теология истории преимущественно относится к первой теологии, то есть к усмотрению в истории Божественного Промысла. Задачи исторической теологии скромнее: она работает с реальностями, которые можно верифицировать научным методом – это исторические факты, источники, традиции, имеющие при этом религиозное содержание. Таким образом, я отстаиваю тезис, что историческая теология – это академическая дисциплина.

 

– Для чего необходима эта дисциплина, если уже есть систематическая, практическая и даже философская теология?

 

– Отношения между исторической теологией и упомянутыми дисциплинами подвижные. Историческая теология работает с предметной областью, которая изучает факт Божественного Откровения в историческом восприятии. Это восприятие осуществляется в различных традициях, школах и источниках, в самых разных формах.

 

– Это не может быть предметом изучения церковной истории?

 

– Я придерживаюсь точки зрения, что историческая теология не просто одна конкретная дисциплина, а сумма дисциплин. Она включает в себя отдельные научно-богословские направления, среди которых есть и история Церкви. Причем от того, какой систематизации мы придерживаемся, зависит и набор этих направлений.

 

К примеру, Фридрих Шлейермахер в 1810 году предложил в своей Теологической энциклопедии классический вариант архитектоники теологического знания, которой стал его трактат «Краткое представление об изучении теологии». Он выделил несколько уровней этого знания и предложил три обобщения: философская теология (включает апологетику, полемику и богословскую методологию), историческая теология (включает большое количество дисциплин: историю догмата, историю Церкви, историю богослужения, патрологию и библеистику) и практическая теология.

 

Так что, отвечая на вопрос, могу сказать, что история Церкви и историческая теология соотносятся между собой как вид и род.

 

– Можно ли в какой-то степени поставить знак равенства между исторической и научной теологией? Входит ли в историческую теологию то, что можно исследовать в теологии научными методами?

 

– На такой исключительной позиции исторической теологии я не настаиваю, хотя и отношу ее к теологии второго порядка. Но это не значит, что историческая теология претендует на какую-то монополию. Наряду с ней существуют в каком-то смысле и более важные направления: систематическая или теоретическая теология. В моем понимании историческая теология – это прежде всего академическая дисциплина, которая не ограничивается только образовательным дискурсом. Она выходит на рубежи эмпирического характера.

 

Приведу пример: классик исторической теологии протоиерей Георгий Флоровский одним из пунктов программы неопатристического синтеза указывал «жизнь во Христе». Понятно, что этот пункт выходит за рамки академических задач, но, получается, что историческая теология должна подводить и к таким рубежам. То есть задача не в разграничении разных теологических дисциплин с целью обособления, а в координации общих усилий.

 

– Историческая теология соотносится с отдельными дисциплинами как общее с частным. Означает ли это, что исследование некоего святоотеческого текста можно с равным успехом защитить и как историческое, и как филологическое, и как теологическое, а история Церкви, систематическая теология и другие дисциплины предоставляют материал для исторической теологии?

 

– Это разные вопросы. Начнем с классификации научного исследования. Христианская традиция предоставляет огромный массив для исследований. Их можно проводить исторически или филологически, абстрагируясь от теологического содержания. Это вопрос концепции конкретного исследования: если перед нами богословский текст, то его сугубо историческое или филологическое исследование, без учета богословского содержания, будет изучением лишь одного аспекта. Чем более богословски насыщено содержание того или иного памятника, тем больше он требует собственно богословского прочтения.

 

Я полагаю, что при нынешнем состоянии науки предпочтительны комплексные методы исследования, потому что только так источник может быть прочитан во всей многомерности. Но во многих христианских материалах именно богословское содержание более весомо, а значит, и богословское исследование таких источников более важно. Например, знаменитые «Пять слов о богословии» святителя Григория. Этот памятник можно исследовать и как исторический источник, и как образец позднеантичной риторики. Но для самого автора основное его содержание – богословское.

 

Что же касается природы предмета исследования, когда она выходит за рамки верифицируемого знания, то историческая теология сохраняет все научные атрибуты, поскольку материалом для исследований являются исторические факты: памятники, традиции, деятели, события и прочая реальность, подтвержденная историческими инструментами. Но эта реальность несет печать восприятия исторического факта Боговоплощения, его сохранения и передачи. Это и есть предмет исторической теологии.

 

– Святитель Григорий Богослов, которого Вы упомянули, обходился без исторической теологии. Насколько она нужна современным богословам?

 

– Здесь я вынужден дать категорический ответ. Святитель Григорий, разумеется, не использует термин «историческая теология». Да и «теология» понималась им скорее как познание Бога в Нем Самом. Термин “историческая теология” появился только в середине XVII века в курсе протестантского теолога Генриха Альтинга. Но это не означает, что ранее не существовало такого явления.

 

В изначальном значении «историческая теология» – это самосознание церковной общины. Причем настолько высокого порядка, что находит себе место в богословской школе. Той институции, благодаря которой Церковь воспроизводит состав клира и верных. То есть это совершенно необходимый для существования Церкви элемент. И в этом смысле историческая теология как потребность Церкви в сохранении того, что ей вверено апостолами, современна самой Церкви. Она появляется с самых первых дней ее существования.

 

У меня было искушение добавить к диссертации в качестве эпиграфа слова Христа при уверении Фомы: «блаженны невидевшие и уверовавшие». Эти слова относятся к тем, кто испытывает потребность в исторической теологии: кто не был очевидцем Христова Воскресения, но воспринял благовестие в чьей-то передаче.

 

– Можно ли сказать, что историческая теология – это рациональная рефлексия над самотождественностью церковного Предания?

 

– Это определение возможно, но оно не отличает историческую теологию от систематической или догматической. Для исторической теологии определяющим будет исторический фактор: она работает с исторической предметностью, Преданием в его историческом измерении.

 

– В таком случае возникает герменевтическая проблема о влиянии формы на содержание: Церковь утверждает самотождественность Предания, но не отрицает изменения словесных форм, в которые Предание облекается. Католики в рамках исторической теологии разработали концепцию догматического развития. А как быть православным? Можно ли сказать, что современное развитие исторической теологии в среде православных богословов – это попытка дать православный ответ на ту же проблему?

 

– Это определяющая тема для исторической теологии. История – это подвижная реальность: где нет изменения, там нет истории. Истина Откровения находится над временем. Нельзя утверждать, что очевидцы Боговоплощения меньше знали истину, чем те, кто не созерцал ее собственными глазами. Скорее можно говорить об обратной динамике: угасании при переходе от свидетелей к последующим поколениям. Но по мере этого движения наблюдается и компенсаторное усилие: не только удержать это знание, но и укрепить его, верифицировать, иногда даже доказать. И здесь накапливаются средства и инструменты сохранения и преумножения истины, которую исповедуют и проповедуют христиане. Так что перед нами некий парадокс: с течением времени истина Боговоплощения обрастает все большими смыслами, аспектами и опытом человеческого познания.

 

Естественно, мы сталкиваемся с вызовом: не искажает ли истину то, что связывается с ней со временем? Не имеет ли место «прирастание догматического знания»?

 

Классический пример – догмат о Пресвятой Троице. Он богооткровенен («идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа» (Мф. 18:19)), но само слово «Троица» появляется лишь у отцов II века. Можно ли говорить о догматическом развитии? Разумеется, нет. Можно говорить лишь о развитии внешних аспектов догмата.

 

Так что здесь ставится одна из центральных проблем исторической теологии: как примирить самотождественность и изменяемость догмата. Об этом говорят и авторы трудов по исторической теологии. К примеру, у известного протестантского теолога Ярослава Пеликана, который под конец жизни перешел в Православие, есть книга «Историческая теология: история развития христианской доктрины».

 

– Самотождественность христианской истины – это заданная предпосылка или вопрос, который надлежит исследовать?

 

– Для историко-теологического дискурса такая постановка вопроса нехарактерна. Она скорее пригодна для философского познания. Возможно, в этом и есть разница между философским и богословским подходами к теологии истории. Да и вряд ли историческая теология имеет инструменты для ответа на этот вопрос. Он выходит за рамки ее компетенции.

 

Я предлагаю такое определение методологии для исторической теологии: установление корреляции между историческим фактом и актом веры. Причем историческое событие понимается как нечто многомерное, а акт веры может быть и индивидуальным, и общинным или соборным. Функционал исторической теологии не выходит за рамки этих двух реальностей. Хотя в своей работе я уделяю внимание философии истории, но лишь для того, чтобы задать необходимую смысловую рамку, в которой развивалась историческая теология.

 

– Петр Борисович, Вы известны как ученый-патролог. Как получилось, что область исследования в Вашей докторской диссертации далека от патрологии?

 

– Действительно, я начинал свои исследования как патролог и до сих пор стараюсь не оставлять эту область, хотя она очень трудоемкая: нужно быть в курсе постоянно обогащающейся исследовательской литературы.

 

Но для меня всегда был важен вопрос актуализации древнего святоотеческого наследия. Ведь иногда исследования древности могут дрейфовать в сторону сугубой археологии. Сами по себе они увлекательны и перспективны, но есть опасность замыкания в своем предмете.

 

Исходя из того, что христианская традиция, несмотря на все вызовы, живая и развивающаяся, задача актуализации христианского наследия мне кажется чрезвычайно важной. Поэтому я и перенес значительную часть своих исследовательских усилий на опыт патристического возрождения, пробуждения интереса к святым отцам в мировом богословии XX века.

 

Снова упомяну протоиерея Георгия Флоровского, который собрал вокруг себя целое направление православного богословия. В одном ряду с этим стоит также такое явление католического мира как «новая теология». Это движение ученых богословов, преимущественно принадлежавших к монашеским орденам — доминиканскому и иезуитскому. Они близко сотрудничали с русскими богословами эмиграции и работали в схожем направлении: стремились открыть те бездонные ресурсы исторического свидетельства об истине христианства, которые обнаруживаются в патристике.

 

Флоровский и богословы «новой теологии» сформулировали близкие концепции историко-теологического характера. Так изучение патристического наследия вывело меня на монографии богословов XX века с определенным историко-филологическим амплуа: Жан Даниэлу, Анри де Любак, Ив Конгар. Так что предметная область моих исследований расширилась закономерно.

 

– Сколько лет Вы работали над исследованием?

 

– Мне советовали сесть за докторскую сразу после защиты кандидатской диссертации в 2005 году. В моем случае дистанция между кандидатской и докторской оказалась длиной почти в 20 лет.

 

Первые подходы к историко-теологической проблематике нащупывались еще в работе над кандидатской. Тогда очень помогли стажировки от нашего вуза в Берлинском университете. Такие поездки становились настоящим прорывом, поэтому, пользуясь случаем, не могу не поблагодарить многочисленных коллег и с нашей, и с немецкой стороны за эту возможность.

 

Окончательно на историческую теологию как предметную область я выходил в несколько этапов. Всё началось с вопроса о теологии истории. Решающим стал опыт публичной научной дискуссии со старшим коллегой Владимиром Кирилловичем Шохиным (доктор философских наук, возглавляет сектор философии религии в Институте философии РАН). Его мнением я весьма дорожу. Он сыграл важную роль в моей научной судьбе. В 2015 году мы обменялись довольно хлесткими статьями на страницах «Вестника ПСТГУ», что никак не повлияло на наши личные взаимоотношения. Благодаря полемической заостренности вопроса для меня определилось проблемное поле, в котором можно было развивать собственные исследования. Возникла необходимость структурного описания такого предмета, как историческая теология. Можно сказать, что на разработку темы ушло 10 лет.

 

– Насколько Вы удовлетворены результатом?

 

– Думаю, что мне удалось описать реальность, именуемую исторической теологией в определенных фазах ее становления и существования, а также предложить для этой дисциплины некий универсальный метод. Конечно, новые открытия в этой области возможны, но они не исказят и не изменят картину в целом.

 

– И в заключение вопрос о планах. На Ваш взгляд, возможно ли, например, появление на базе нашего университета Свято-Тихоновской школы исторической теологии?

 

– Безусловно, возможно. Тем более что историческая теология фигурирует в паспорте специальности «теология». «Начинка» этих паспортов иногда своеобразна, но в ВАКе ведется работа по уточнению состава теологических специализаций. Мне довелось поучаствовать в этом процессе. Своим исследованием я в какой-то степени уточняю понятие «исторической теологии». Надеюсь, этот опыт будет учтен.

 

Возвращаясь к вопросу о школе исторической теологии: это возможно хотя бы потому, что многие коллеги уже трудятся в рамках данного направления. Я бы избегал какой-то монополии на такую работу. Современные научные школы – это всегда содружества коллег, а не иерархически организованные корпорации.

 

Интервью подготовлено на богословском факультете ПСТГУ

 

ПСТГУ